Елена Хоринская - Южный Урал, № 6
Свежие номера журналов «Огонек», «Советский Союз» лежат на круглом столе, покрытом вязаной цветной скатертью. В квартире безукоризненная чистота. Хорошо, уютно Алексею Егоровичу у старушки.
Частенько вечерами он остается дома и слушает музыку по радио да вспоминает вместе с Пелагеей Афанасьевной различные события из жизни Тригорска.
Однажды почтальон принес письмо.
Пелагея Афанасьевна часто получает письма, но это письмо было необычным. Никто из ее корреспондентов не присылает таких самодельных конвертов-треугольников. И почерк какой-то неровный, наивный, как будто детский.
Пелагея Афанасьевна взяла ножницы и аккуратно обрезала ниточку, скрепляющую конверт, развернула письмо.
Алексей Егорович поднялся было, намереваясь уйти в другую комнату, но Пелагея Афанасьевна остановила его.
— Угадайте, от кого письмо?
— Да как же я могу угадать, Пелагея Афанасьевна, мало ли у вас корреспондентов?
— Этого вы знаете.
— От одного из сыновей?
— Нет…
— Да вот послушайте…
И Пелагея Афанасьевна начала читать:
«Добрый день или вечер, дорогая, славная бабуся! Это пишет известная вам Галя. Если бы вы видели, как были рады мама и отчим мой, Сидор Карпович, увидев меня, приехавшую обратно, будто я с того света вернулась. А я как подумаю, бабуся, что со мной стряслось, так ужас берет. Милая бабуся Пелагея Афанасьевна, какие вы все хорошие, вы и те девушки и те два гражданина — Антон Маркович и Алексей Егорович… А Наташенька так просто даже прелесть! Я никогда не забуду, как она стояла в очереди за билетом для меня. Я, бабуся, теперь поняла, какие есть чудесные люди на свете, и от этого у меня на сердце так хорошо, так хорошо, как никогда не было и как будто со мной ничего не случилось. Дорогая Пелагея Афанасьевна, примите от меня низкий поклон за доброту вашу. И мама моя вам кланяется и отчим мой Сидор Карпович тоже кланяется и просит вас принять от него глубокую благодарность. Он собирается ехать на строительство Волго-Донского канала и зовет нас с мамой, и я хочу ехать с ним. Довольно мне в небесах витать, я хочу по-настоящему работать. Дорогая моя бабуся, как только устроюсь на новом месте, обязательно вам напишу. Будьте здоровы на многие, многие годы за доброту и сердечность вашу. Галя».
— Ну, кто подумает, что это письмо написано рукой той самой франтихи Гали, которую мы с вами так жалели, — растроганно сказала Пелагея Афанасьевна.
— Да, — согласился Алексей Егорович, вспоминая девушку. — Ей бы еще учиться да учиться надо…
— Ничего, батюшка, жизнь научит. Вот попадет она на стройку, там-то непременно научится многому. У меня средний-то сынок, покойный Николенька, тоже не кончил десятилетки, поехал на Магнитку работать. А там курсы, да техникум, да институт вечерний окончил — знатным человеком стал. Кабы не война… А Галя свою дорогу найдет. Да и люди ей помогут.
9. В ГОСТЯХ У АРХИТЕКТОРА ГОРОДАБыл выходной день. Алексей Егорович заехал к геологу Горлову, и они вместе решили посетить Евгению Петровну, которая попрежнему занимала номер в гостинице.
— Как я рада, — сказала девушка. — Вот хорошо, что вы надумали зайти ко мне! Я вчера получила проекты новых зданий Большого Тригорска. Могу вам показать их… Алексей Егорович, вы, как бывший тригорец, должны знать, что такое караджал?
— Караджал? Это черная грива — по-казахски. А почему это слово так вас заинтересовало?..
— Я знаю название одного золотого прииска в алтайской группе «Акджал», — отозвался геолог.
— А это значит «белая грива», — объяснил Алексей Егорович, — так обозначаются отроги гор или сопок.
— Нет, тут имеется в виду что-то другое, — возразила Евгения Петровна.
— А что именно? — спросил Алексей Егорович.
— Я рассматривала старый план города и вот натолкнулась на название целого городского района, прилегающего к Пристанской горе.
— А!.. — воскликнул Алексей Егорович. — Гм… «Караджал»? Вспомнил… Это… Ну, как вам объяснить?.. Это часть города, где до революции были расположены притоны, кабаки. Страшное это было место!..
— Вот… А сейчас по новому проекту города, чтобы окончательно уничтожить даже память об этом, здесь развертывается строительство кварталов новых жилых домов. Вот здесь разбирается парк. От былого Караджала не останется и следа…
— Слушайте, Евгения Петровна, поедемте лучше на место. Там виднее, чем на бумаге…
— Пожалуйста, я только что хотела вам это предложить…
Автобус шел по вновь проложенному асфальтированному шоссе, мимо новых строек. Друзья решили проехать на Пристанскую сопку и с нее осмотреть строительство. Когда они поднялись на сопку и перед ними открылась грандиозная панорама строительства, у Алексея Егоровича лихорадочно забилось сердце. Сколько раз в детстве он взбирался на эту гору и смотрел на шумящие вдали зеленые волны широкой, бурной реки, на грязные, кривые улочки поселка, на рассыпанные в беспорядке избушки — бедные, запущенные, серые… И вот теперь перед ним открылась величественная картина. Он в восхищении смотрит на архитектора.
— Счастливая вы, Евгения Петровна!
— Не отрицаю, — улыбается девушка, — я счастлива тем, кто причастна к созданию здесь в старом, когда-то захолустном городе новой жизни…
— Дорогая, вы еще не можете понять, как велико это счастье! Не можете! Вы же не знаете, что такое Караджал? Какая тут была мерзость!..
— Уверяю вас, Алексей Егорович, я понимаю… Этого нельзя не понять!..
* * *Вот и кончается отпуск. Надо возвращаться домой. Пелагея Афанасьевна с грустью посматривает на своего гостя. Она привыкла к этому человеку. Ее сердце полно тихого материнского чувства к нему. Алексей Егорович ласково отшучивается:
— Усыновите меня, останусь.
Он идет в последний раз по городу. Вот центральный сквер. Вот обелиск над братской могилой с бронзовой доской и начертанными на ней именами героев, борцов за Советскую власть. Среди них дорогое Алексею Егоровичу имя Павла Цугаева.
Поблизости, на площадке, играют дети. Женщина лет 30—35 занимается с ними. Густая листва окружающих площадку деревьев скрадывает шум городских улиц. Тишина… Дети поглощены своими занятиями. Тачки, лопаты, грузовики, подъемные краны, кубики строительных материалов, песок, вода, стекающая по желобку из ближайшей колонки, — здесь есть все необходимое для «народной стройки». Нет разве только шагающего экскаватора. О нем дети уже слышали, но никто из них еще не видел его, даже в кино. Но ребята уверены, что скоро они добудут и шагающий экскаватор. Непременно добудут…
Основные черты стройки уже определены. Маленькие строители озабочены постройкой высотных городских зданий, гидростанции, каналов, пересекающих пустыни.
Глубокое безоблачное небо отражается в уже сооруженных «водохранилищах», по которым плавают «пароходы», «баржи». От одного берега к другому лужицу пересекают «грузовые суда», пущенные искусными «моряками».
— Знамение времени, — говорит женщина, наблюдающая за детьми. — Ведь их никто этому не учит. Игра в строителей у них сейчас самая любимая. А во время войны не было популярнее военных игр. Я работала тогда в старшей группе. Однажды отлучилась я на несколько минут. Прихожу, на площадке страшный крик. Что такое? Оказывается, ребята «пошли в атаку». «За Сталина!», «За Родину!» — кричат, а сами на обледенелую горку карабкаются. Ногти себе поободрали и хоть бы что!.. А теперь не оторвешь от стройки. И каждый день все новое и новое…
Надо было видеть, с какой гордостью дети показывали Алексею Егоровичу свою «стройку», какую неистощимую фантазию, обнаруживали они при этом!
— Знамение времени, — повторила руководительница на прощание, — чем живет народ, тем и дети…
Алексей Егорович еще долго сидел на скамейке перед обелиском. А когда наступило время уходить, он встал и бережно положил букет живых цветов на братскую могилу.
Образ Павла Цугаева вновь возник в его памяти.
Алексей Егорович вспомнил слова молодого рабочего-революционера о будущем, о коммунизме, слышанные им еще в детстве.
«Вот оно будущее, о котором ты так мечтал, Павел, и за которое ты отдал жизнь, — думал Алексей Егорович, еще раз обводя взором раскинувшийся перед ним такой родной, такой знакомый и такой новый, до неузнаваемости новый город. — Вот они, уже зримые черты коммунизма. В них твое бессмертие, Павел…»
Ф. Астафьев
СТИХИ
ПИСЬМО НА УРАЛ
Под вечер море плещется несмело,
Устав, наверно, от волнений дня.
Закат пылает абрикосом спелым,
До половины небосвод заняв.
Стоишь, как зачарованный, на сходне —
Такая ширь и неба и воды!
Но получив письмо твое сегодня,
Я обо всем об этом позабыл.
Домой мне захотелось —
К нашим станам,
К тебе, к мартенам, где кипит металл;
Ты рассчиталась с пятилетним планом,
А я на месяц от тебя отстал.
Но заверяю словом комсомольским:
Перед страной не буду я в долгу,
Я честь свою, как честь Магнитогорска,
Как боевое знамя, берегу.
ГОРА АТАЧ
